«Важно понимать, что человек, с которым ты говоришь, он ведь всё равно умрет. Может, вы сейчас помолились – и он выздоровел, но потом всё равно умрёт. Чуть раньше, или чуть позже... Пастору важно научить людей не только жить, но и умирать. Смерть – это ведь не прекращение существования, это всего лишь переход. Куда? А вот это уже зависит от человека. И от того, насколько хорошо ему объяснили Путь...»
Игорь Малин родился в семье потомственных офицеров, с детства мечтал о карьере военного. После школы отправился поступать в престижный военный вуз, но по пути Господь круто переменил его планы и сделал новообращенного молодого христианина воином Небесного Отечества. Сегодня он – пастор церкви, известный проповедник, участник многих телепрограмм российского телевидения. Его узнают на улице, к нему часто обращаются за душепастырской помощью и советом... Но главным делом своей жизни он считает попечение об умирающих детях в детском онкологическом центре г. Нижний Новгород.
– Игорь, вот уже несколько лет вы несете нелегкий, непростой труд. Кто повлиял на становление вашего характера?
– У меня отец – полковник, дед – полковник, брат – майор, потому в семье культивировалось чувство ответственности. Меня с малых лет приучали работать по максимуму. Меня учили, что самый важный в твоей жизни человек, самый важный твой поступок – вот этот, который здесь и сейчас. Другого тебе не дано, и другого может просто не быть: или человек уйдет из жизни, или ты, или просто вы больше никогда не встретитесь. Поэтому не жалей себя! Начал что-то делать – продолжай, не бросай.
Что касается общего уровня образованности и формирования мировоззрения, здесь на меня, безусловно, оказали влияние целый ряд авторов, людей духовных. Трудами Антония Сурожского, архиепископа Крамского и многих других зачитываюсь до сих пор. Вкус к хорошей литературе мне прививали и дома, и в школе, и в вузе, и в семинарии... Был период в моей жизни, когда я вынужден был одному уважаемому человеку, незрячему профессору, ежедневно по три часа начитывать на диктофон классику – отечественную и зарубежную; и так четыре года подряд, каждый день. Благодаря этому я волей-неволей выразительно, вслух прочитал и Лескова, и Достоевского, и Салтыкова-Щедрина, и Гумилёва, и Чехова, и многих других. Чтение вслух помогло проникнуть в суть произведений, в глубинные мысли авторов. Этот же профессор заразил меня любовью к поэзии – по его настоянию я учил по одному стихотворению в день. Я тогда не понимал ещё, что это тренирует память, развивает дикцию и речь, обогащает словарный запас... Польза проявилась только впоследствии, спустя многие годы. А тогда, в 19-20-25 лет такие вещи, конечно же, не осознавались.
– Неплохая «школа» дисциплины и смирения! Не возникало желания всё бросить и быть, как все?
– Возникало, наверное. Не помню. Я к тому времени уже был христианином, новообращенным – ну, знаете, первая любовь и всё такое. Господь создал специально для меня вот такую трудотерапию и дал силы её пройти. На самом деле, мы никогда не знаем, что нам пригодится, а что нет; но всё, что Господь даёт сделать – надо это делать, как для Господа, со всей ответственностью. Может быть, нам кажется, что это бессмысленно, но все имеет огромный смысл и обязательно пригодится.
Вот я, например, всегда думал, что мне надо больше изучать богословие, древние языки... Оказалось, что ментальность народа – она же не только через язык идет, но больше через литературу, поэзию, и потому доступ к человеку, его душе получаешь как раз через эти вещи. Эти психологические моменты срабатывают не сразу, а намного позже, когда ты о них даже не задумываешься. Очень жаль, что христиане так мало читают, в особенности классику, художественную и философскую литературу. Может статься, что то, о чём они сейчас так мучительно размышляют, Господь уже давным-давно открыл другому человеку, в другое время и в другом месте, но это решение как нельзя лучше подходит к твоей ситуации, здесь и сейчас. Потому что это же общие вещи, общие для всех правила.
– Почему Вы стали заниматься служением умирающим детям?
– А я его и не выбирал вовсе, я даже не занимаюсь им специально. Потому что это служение неблагодарное, очень тяжелое и проблематичное. К нему невозможно привыкнуть! Более того: как только чувствуешь, что начинаешь привыкать – это значит, что тебе просто пора уходить. Значит, сердце окаменело. В то же время, и через себя это ни в коем случае нельзя пропускать, иначе вы сгорите и перестанете быть полезным. Вы сгорите уже на втором человеке, если не на первом, потому что, если это глубоко пропустить через сердце, – то вас не останется уже ни на себя, ни на жену, детей, церковь, других людей...
– Как же быть-то?
– Отдавать всё Господу. Понимать, что мы – всего лишь орудия в руках Его, рабы, ничего не стоящие. Воспринимать каждый случай как первый и последний, единственный. Постоянно балансировать на узкой грани между труднопреодолимым желанием отдать всё сердце этому человеку и пониманием того, что твое ему всё равно не нужно: не поможет. Ему нужно Божье – Его милость, Его любовь, прикосновение Его исцеляющей руки. Надо приводить человека не к себе, а к Господу.
– Ну, а всё-таки: с чего началось для Вас это служение?
– Да так как-то... Меня пригласили к одному человеку, к другому, третьему; потом к другу, знакомому... У меня графика нет какого-то специального, я не состою в организации, которая специально бы занималась душепопечительством умирающих; это такое добровольное служение по зову души. Мне звонят, приглашают – и я прихожу. Поддержать самого умирающего или его родителей и родственников, помочь взрослому человеку или ребенку. Для меня эта задача всякий раз новая, никогда не повторяющаяся. Люди не повторяются, их судьбы не повторяются.
И не факт, что оставшиеся в живых потом приходят к Богу. Бывает так: вот умер человек – и ладно, и пошли наследнички наследство перепиливать! Или уходят в своё горе. И так бывает. Но наше дело – помочь человеку там, где он находится, и дать ему то, в чём он нуждается. Без дальнейшего инсталлирования в церковь или ещё куда-нибудь, без привлечения куда-либо. Вот это и есть алгоритм социальной диаконии, смысл социального служения – творить добро всем, не ожидая ничего взамен. Заманить-то человека можно, но вот не сломать при этом очень сложно...
Хотя, конечно, человек, перенесший такое потрясение, как смерть кого-то очень близкого, особенно ребенка – такой человек может и в церковь прийти, и к Богу обратиться. А может и не прийти. Это его выбор. Господь дал ему право на этот выбор.
– А вот как быть с такой типичной проблемой: зная, что человек умрет, не выздоровеет, как поступить правильно – поддержать в нём надежду или сказать правду?
– Понимаете, какая вещь: нельзя говорить ни того, ни другого, потому что, бывает, врачи не ставят смертный диагноз и не говорят, что человек умрет, – а он умирает. А бывает наоборот: ему говорят: всё, не выживешь; и родственникам говорят: вы приготовьтесь, скоро уже, через две недели... А человек вдруг встал! Поэтому сложно решить, что сказать. На самом-то деле, мы не знаем никогда, что с этим человеком будет. Об эффекте плацебо многие наслышаны, когда человеку дают витаминку, говорят, что вот, мол, это редкостное сильнодействующее лекарство – и всё проходит, человек выздоравливает. А другому сказали – врач или гадалка: через месяц умрешь, ну, он и умирает покорно. Эта суггестия – внушение и самовнушение – может действовать как созидательно, так и разрушительно. И не угадаешь, что сработает, а что нет.
Единственное, что для пастыря чрезвычайно важно, независимо от того, будет человек жить или уйдет в вечность, – это предельная честность и искренность. Допустим, сейчас человек выживет. Но через некоторое время ведь он всё равно умрёт. И раз Господь привел вас к этому человеку – значит, именно это важно; значит, это должно произойти здесь и сейчас: объясните ему Путь!
Человек перед уходом должен успеть закрыть все пробелы своей духовной биографии, восполнить все нужды своей души и починить, исцелить все сферы своей жизни, которые порушены и иссушены обидами, взаимными упрёками, не прощением... Человек ведь бывает высушен изнутри, причём не столько болезнью, сколько вот этим не прощением внутренним. Он в несвободе находится. И задача наша – отпустить измученных на свободу, как это делал Господь...
Человек должен, в первую очередь, получить духовное выздоровление. А уже будет ли он ещё какое-то время физически жить, или нет – это уже не есть задача церкви. С этим он справится и без нас, особенно, если мы его правильно наставим.
– Есть такое мнение, и оно становится всё более популярным, что не надо больного мучить воспоминаниями о прежних грехах, надо максимально облегчить его последние часы и сделать уход покомфортнее. Зачем напрягать умирающего размышлениями, переживаниями, покаянием? Пусть уйдет спокойно – и всё...
– Действительно, есть те, кто так думает?! Так вот я Вам скажу, что для человека, близкого к смерти, находящегося на одре болезни неизлечимой, спокойный уход – это как раз и есть примирение с Богом, с самим собою и с людьми. Это самое лучшее, что и мы, и медицина можем ему предложить.
Всем известны свидетельства того, как тяжело и мучительно умирали люди, не примирившиеся, не исправившие своей жизни. Это знают врачи, они и раньше на свой страх и риск допускали к умирающим духовника или просто человека верующего. Очень хорошо, что сейчас мы можем взаимодействовать, что исцеление души и тела происходит гармонично, в сотрудничестве с церквами, пасторами и священниками.
Когда мы говорим: чтобы человек не переживал, давайте поставим ему кондиционер, телевизор, ещё что-то – это мы заботимся о внешнем мире, о внешнем комфорте. Но в душе, чаще всего, ни о каком покое или комфорте даже речи нет. Церковь как раз и понимает, что в человеке происходит, какая у него самая главная потребность души. Плотские люди этого не понимают – вот они и делают, что знают и понимают: лечат тело. А мы будем заниматься исцелением души. В такой дихотомии, в такой синергии и сотворчестве мы как раз и обретаем способность помочь человеку, и даже облегчить его переход, если уже пришло время.
Человек, который внутренне примирился со всеми – ему и жить легче, и умирать спокойнее. Я ещё ни разу не встречал человека, который, умирая, отказался бы от того, чтобы за него помолились, или чтоб самому помолиться. Ну, вот не встречал ни разу! Он может отказываться от общения с родственниками, плевать на церковь как на организацию или даже на служителей, но чтоб не произнести эти нужные слова и не призвать Бога... В моей практике такого не было. Да и от других моих коллег из разных деноминаций я ни разу о подобном не слышал.
– Наверное, детям уходить труднее – у них ведь ещё нет жизненного опыта, нет знаний и представлений об этом переселении... Наверняка их это сильно пугает.
– Не всегда. Господь как-то так мудро устроил, что дети всё понимают намного лучше взрослых. Помню мальчика, который в одно из моих посещений сказал: «А Вы знаете, дядя Игорь, я скоро умру. Моя жизнь скоро закончится. Всё заканчивается... Вот, видите эту авторучку? В ней была паста, а теперь она закончилась. Дома у меня была кошка, но пока я был здесь, в больнице, она умерла. Мои мама и папа скоро разведутся, потому что их любовь закончилась, и папа теперь будет жить с другой тётей. Всё заканчивается...» Понимаете, Господь открыл ему это, и он понял и принял спокойно. И ещё он сказал: «Я знаю, что есть настоящее и ненастоящее. Я – настоящий: вот возьмите мою руку, потрогайте! Я есть, значит, я – настоящий. Моя мама настоящая, и папа, потому что они тоже есть. Бог – настоящий, потому что Он есть; я могу говорить с Ним, я чувствую Его, и Он слышит меня». Когда через несколько дней я опять пришел в больницу, его уже не было... Он ушел к Господу – к своему Настоящему...
Знаете, работая с умирающими детишками в онкологической больнице, я обратил внимание на одну вещь: взрослый человек, умирая, жалеет СЕБЯ. Ребенок, чувствуя близость разлуки, жалеет ДРУГИХ – тех, кого он любит и кто любит его. Взрослый испытывает два сильных чувства: одиночество и обиду. Потому что все, кто к нему приходят, им тяжело быть рядом с ним. И они говорят: всё будет хорошо, не волнуйся, Бог тебя исцелит! Ты обязательно выздоровеешь; ты ещё – ого-го! А потом: ну, всё, я побежал, у меня дела, заботы... И человек остается один. И он думает: ну, да, у вас у всех будет Новый год, Пасха; у вас через месяц будет июль, а у меня уже ничего никогда не будет. Вам важно, кому достанется квартира, машина, картонка, маленькая собачонка – мне же это уже ничего не важно... Приходишь к таким людям, исповедуешь их, молишься с ними, читаешь им Библию; они каются и умирают у тебя на руках. Человек всегда умирает на выдохе: вот вздохнул несколько раз, выдохнул – и его уже нет... Дыхания жизни нет в нём.
А бывает, человек настолько поглощён чувством обиды – от нерешённый проблем, которые, как чешуйки от лука, за долгие годы на нём накопились, – что он просто не может уйти. У него обиды на Бога, на людей, на самого себя... И он боится уйти, он хочет жить, чтобы дорешать эти проблемы, что-то доделать, приобрести, вернуть... Он боится, что оставшиеся в живых будут смеяться над ним, злословить его, расточат всё, что он накопил.
Так вот, когда ребенок умирает, он готовится к переходу по-другому. Чаще всего дети говорят и пишут, что хотят остаться, «потому что моя мама (папа, бабушка) этого не переживёт, а я хочу, чтобы она жила». «Если я умру, моя мама сильно расстроится и будет плакать; я не хочу её огорчать». Детей больше всего расстраивает то, что оставшимся будет без них плохо. Они – как ангелы...
– Вы – человек интеллигентный и образованный. Наверное, Ваша церковь сплошь состоит из интеллектуалов?
– Открою Вам одну пасторскую тайну, под которой, думаю, подпишутся все пасторы: в каждой церкви, у каждого пастора никогда нет именно той категории людей, которой он хотел бы служить. Допустим, пастор хотел бы бизнесменов – а у него в церкви куча интеллигентов, или хочет благовествовать интеллектуалам – а к нему идут сплошь пьяницы и наркоманы. Кто-то молится о молодежи – а у него церковь напоминает клуб «для тех, кому за 40»... Часто служители этим бывают очень огорчены. Они думают: вот если бы поменять состав членов церкви, вот я бы тогда!.. и не понимают, что именно в том, что им дал Господь, и состоит их сила, их благословение.
Мы никогда не молились и не просили о какой-то определенной категории людей. Потому наша церковь такая «разношерстная». И молодежь есть, и старшее поколение, и образованные люди, и не очень... Мы никогда не выбирали целевую аудиторию, люди приходили, потому что их позвали, и оставались. Человека пригласили – и он пришел, а наша цель – сделать так, чтобы его что-то зацепило, коснулось, запало в душу. Следующая задача – помочь ему интегрироваться в церковное пространство, воцерковиться, чтобы внешнее его отражало внутреннее, а внутреннее не препятствовало развитию внешнего. Надо, чтобы происходил постоянный рост.
Понимаете, если человек 10-20 лет просидел на героине, а потом пришел в церковь и покаялся, то поначалу ему ничего больше и не надо. Но потом он меняется, растет. И его уже не удовлетворяет то, что помогло ему прийти в церковь, ему нужно большее. Он уже хочет сам питаться, заниматься самообразованием, учить других. Мышление меняется. Горе прошло, жизнь изменилась, и он уже другой. Он хочет жить по-новому и благовествовать другим! Поэтому мы должны предоставлять пищу и возможности служения для всех, а не концентрироваться лишь на какой-то одной аудитории. Иначе человеку, достигшему определенного духовного возраста, придется уходить. Искать себе, обновленному, новую церковь, более подходящую к его сегодняшнему состоянию.
– То есть, церковь должна расти вместе с людьми, которые её составляют?
– Безусловно. И, вместе с тем, она должна предоставлять возможности для раскрытия потенциала новичков. Человек не должен думать: «Ну, тут все такие профессиональные, все маститые и известные – я никогда не смогу петь или проповедовать так, как они... Уж лучше посижу на лавочке». Он должен ощущать свою нужность здесь, свою острую необходимость в Теле Христовом.
– Что бы Вы хотели пожелать читателям «МХГ» и всем христианам?
– Три вещи: быть предельно честными перед Богом, внимательными к близким людям и всегда помнить о том, что однажды каждому из нас придется предстать перед Господом. Древние говорили: «Помни о смерти!» И я скажу: если хочешь жить – помни о том, что однажды тебе придется умирать. Поэтому своевременно решай все проблемы и постарайся быть готовым к переселению в любое время.
С Игорем Малиным беседовала Елена КРИСТ
